у себя наказуемость аборта, как сейчас же вслед за ним наступит отмена и в других законодательствах, подобно тому, как расставленные ребенком солдатики падают один за другим от толчка, полученного крайним из них.
В учебниках и научных трактатах плодоизгнание и детоубийство сопоставляются друг с другом, при чем некоторые криминалисты умудряются находить в этих двух делениях не мало общего, как по своей преступности, так и вредным последствиям. Из всего вышеизложенного, однако, я надеюсь, можно убедиться, что, во-первых, если и мыслимо их сопоставление, то разве с тою целью, чтобы в конечном выводе рельефнее оттенить их противоположность, и во вторых, чтобы лишний раз прийти к тому убеждению, что в то время как детоубийство постепенно исчезает, — плодоизгнание наоборот, все больше распространяется, не только не вызывая при этом в ком бы то ни было отвращения, но напротив, — одно лишь сочувствие. Заявление же М. П. Чубинского на 1 гинекологическом съезде, что «в народе на выкидыш смотрят как на преступление, да и в более высоких слоях общества, — как на мало похвальный поступок, на который решаются лишь скрепя сердце, после долгой борьбы с самим собою», — по меньшей мере, голословно и основано на нежелании считаться с тем, при каких обстоятельствах протекает самая операция. Если же женщины решаются на нее лишь «скрепя сердце и после долгой борьбы» то лишь потому, что прежде всего это болезненная операция и все боятся смертельных последствий, а не потому, что жаль или стыдно расстаться со своей беременностью.
Когда нам, мужчинам, необходимо сделать операцию в носу, и то мы колеблемся: «делать или не делать, авось и так пройдет», что-ж говорить о слабой женщине, решающейся на такую серьезную операцию, а за совершение которой вдобавок закон грозит тюрьмой.
О взгляде общества мы больше говорить не будем; скажу только одно, что мне лично неизвестен ни один случай доноса ни в жизни, ни из судебной практики, ни из учебников, да и к чему в сущности рассуждения, которые являются лишь мнением отдельной личности, когда лучшим показателем могут служить сами же судьи в лице присяжных заседателей; а каково их отношение к подсудимым этой категории г. Чубинскому, как криминалисту, известно лучше, чем кому-либо другому, а тут, я уверен, он не найдет поддержки в своем взгляде на аборт; да и как в самом деле, присяжные заседатели — люди того же общества, отцы и мужья тех же семейств, могли бы поступать и мыслить иначе, ведь тогда большая часть из них должна была бы считать себя соучастниками в этом преступлении. Вот это-то отношение присяжных и служит самым верным барометром, который мы смело вывешиваем для обозрения нашим противникам, ибо твердо верим, что, и без того ничтожное количество обвинительных приговоров все быстрее и быстрее пойдет на убыль, пока законодательство, наконец, не придет само к заключению, что коль скоро явление существует и развивается, все глубже и глубже проникая в жизнь всех народов — значит, оно составляет необходимый элемент для развития самой жизни.
Но мне, пожалуй, возразят, что кражи, убийства и другие преступления тоже издавна существуют, однако их преследование не считают несправедливостью.
Да, ответим мы, но на все имеются свои причины; кражи и убийства в той или иной степени процветают лишь там, где наименее правильно распределены богатства; где труднее раздобыть средства к существованию честным путем и где, наконец, личная и имущественная- безопасность менее всего обеспечены в силу тех или иных обстоятельств. Но как бы то ни было, преступления эти осуждены на гибель, и мыслима во всяком случае такая форма общественной организации, когда эта аномалия будет представлять собою лишь исключительное патологическое явление и носит чисто спорадический характер, а плодоизгнание наоборот, и есть страны, где, как во Франции, на каждые 10 женщин приходится 1 аборт. Еще Вольтер заметил, что в сфере преступлений нужно различать, с одной стороны, такие, которые представляются истинными, естественными преступлениями, а с другой, такие, которые являются только преступлениями данного времени и места. Первые осуждаются везде и всегда, тогда как вторые представляются условными, и эта условность, зависящая от определенных обстоятельств времени и места, заставляет относиться к ним снисходительнее, а к лицам, страдающим от этих условностей с чувством живейшего участия и гуманности. На деле же, к сожалению, далеко не все, даже ученые криминалисты достаточно прислушиваются к этим поистине апостольским словам:
Так профессор Познышев пишет.
«Стараясь воспитать в гражданах ясное и твердое сознание неприкосновенности человеческой жизни, уголовное законодательство не может дозволить безнаказанно совершать подобное преступление.
Такая безнаказанность, подрывая в гражданах сознание недопустимости для отдельных лиц посягательств на человеческую жизнь, вместе с тем только поощряла бы лиц, не гнушающихся профессиональным занятием подобным делом, и давала бы им возможность с большим успехом рекламировать свое искусство и завлекать к себе разных боящихся или колеблющихся клиентов. Несомненно также, что распространение в обществе сведений о возможности отделаться от почему-либо неприятной беременности и ребенка неблагоприятно действовало бы на общественную нравственность»9.
Прочтя эти строки, положительно не хочется верить, что они принадлежат перу ученого криминалиста XX века. Из того, что 1462 ст. ул. о нак. помещена в отделе об убийствах, еще не следует, что в лицах, совершающих и прибегающих к аборту, подорвано «сознание недопустимости для отдельных лиц посягательства на человеческую жизнь». Если так рассуждать, то следует признать,, что нравственный уровень значительно понижен у наших матерей и других незамужних женщин, а между тем всякий опытный врач может заметить, что даже образованные, религиозные и привязанные к семейной жизни женщины вовсе не считают преступным в первое время нежелаемой ими беременности принимать всевозможные меры к восстановлению прекратившихся менструаций и не затрудняются открыто обращаться к врачам за советом и содествием для уничтожения последствий оплодотворения. Прекрасные матери, заботливо относящиеся к своим многочисленным семьям, относительно допустимости истребления зачатого плода часто не имеют никаких сомнений10.
«Если», далее говорит д-р Молль — «мораль под давлением житейских соображений допускает умерщвление доношенного плода, то позволительность в интересах матери пожертвовать плодом, еще нежизнеспособным, едва ли нуждается в доказательствах. Вполне естественно, что чем плод по своему развитию становится более похожим на человеческое существо, тем более внутреннее чувство наше склонно взять его под свою защиту, факт общеизвестный, что с точки зрения народных масс производство выкидыша вскоре после зачатия не заключает в себе ничего особенно возмутительного. Если же для вытравления плода существуют еще какие-нибудь мало-мальски веские побуждения, то общественное мнение окажется особенно снисходительным. Представьте себе бедную женщину, у которой
